Александр Васильев: У меня училась дочка Пиночета

 

Впервые на французскую землю ведущий программы «Модный приговор» Александр Васильев ступил почти 30 лет назад. Тогда у него не было ни денег, ни связей, ни конкретных планов. Но именно в Париже начался сумасшедший взлет карьеры будущего историка моды. Здесь хранится его уникальная коллекция старинных костюмов, и находится квартира, в которой, как признается сам хозяин, «душа поет». В парижском доме телеведущего побывали Алла Занимонец и Андрей Федечко (фото).

- «Ты должен приехать ко мне туда — этот самый прекрасный город на земле!» — она плакала.
Мне был 21 год, моей подруге Маше Лавровой — 19. Мы вместе учились в Москве, в школе рабочей молодежи №127, и у нас случился бурный роман. Но Машина мама вышла замуж за француза, и теперь вместе с Машей переезжала в Париж.
Прижимаю ее к себе. «Ну пожалуйста, не плачь. Я приеду. Обязательно!» Хотя сам даже понятия не имел, как смогу оказаться в Париже. Но через пару лет способ нашелся сам: я женился на француженке. Анна приехала в МГУ совершенствовать русский язык...

Да на что он годен?
 

В свою квартиру на бульваре Лефевр — недалеко от Версальских ворот — Васильев наведывается четыре раза в год, каждый сезон. И каждый раз ему приходится разбирать посылки, приходящие сюда со всего света. Это купленные Александром на аукционах экспонаты для коллекции старинных костюмов, которую он собирает уже почти четыре десятка лет: платья, украшения, обувь, портреты, отображающие моду прошлого… Васильев сортирует их, нумерует, описывает в каталогах и отправляет в просторное хранилище, расположенное неподалеку от парижского аэропорта Орли. А в квартире, больше походящей на музей, а не на жилое помещение, остаются особо полюбившиеся ему вещицы. Мы застали Александра в приподнятом настроении: его коллекция в этот день «потяжелела» на 150 кг нарядов конца XVIII века. На счастье историка моды, Бруклинский музей в Нью-Йорке устроил в эти дни распродажу.

Хозяин дома встретил нас радушно. Запретил снимать обувь: «Хозяева иногда любят свой паркет больше, чем гостей, ну а я люблю гостей, и у меня не мечеть!»

Васильев усадил нас в старинные кресла, расставил на круглом столе раритетные фарфоровые чашки, разлил чай.

— Александр, а что же Маша, ваша первая любовь? Здесь, в Париже, вам удалось увидеться с ней?

— Конечно. Правда, когда мы встретились, она призналась, что влюблена в одного француза, и я… почувствовал облегчение. К тому времени понял, что мои честолюбивые помыслы оказались сильнее любовных переживаний. Женись я на Маше, скорее всего, осел бы на месте, играл вечерами с детьми — и прощай, дерзкие мечты! Маша и теперь живет в Париже. Она вышла за того самого парня замуж, родила ребенка. Мы остались друзьями, она часто забегает в гости — в эту самую квартиру. Сделала карьеру в современной живописи, став прекрасным художником-абстракционистом. И я до сих пор финансово ей помогаю, дарю деньги… У нас с ней невидимая миру связь: если бы не эта женщина, мои мечты о Париже не стали бы такими четкими…

В Москве еще до отъезда мне частенько приходилось слышать о себе: «Да на что он годен? Если бы не отец, и шагу не ступил бы!» Да, мой папа, Александр Васильев, народный художник России, известный живописец, оформлял постановки Большого, Малого и Художественного театров. Но за его спиной я никогда не прятался. В 16 лет работал бутафором в «Современнике». В 22 года, поступив на службу в Московский театр на Малой Бронной, готовил костюмы для спектакля «Волки и овцы». Мою работу все хвалили.

Пересмотри взгляды на жизнь!

— А как сложились ваши отношения с Анной — женщиной, которая стала вашей женой?

— Никто не уличит нас в фальши — брак был настоящим. Если вы хотите знать, спали ли мы в одной постели — спали, был ли у нас секс — был. Мы делали все, что положено молодоженам. Потом Анна уехала домой, во Францию, а я подал документы на выезд, чтобы увидеться с женой. Мы поселились на курорте Аркашон, на вилле ее родителей. Это юг Франции и берег Атлантического океана. В то солнечное утро мы с Анной, как обычно, завтракали на террасе. Я вдыхал морской воздух, рассеянно следил за чайками, лениво размышлял, пойдем ли мы с женой купаться или сначала покатаемся на велосипедах. И вдруг, наливая в чашку только что сваренный кофе, Анна сказала: «Знаешь, милый, Франция — это страна чиновников, и хорошо бы тебе пересмотреть свои взгляды на жизнь. Иди-ка ты лучше работать учителем русского языка в лицей — это постоянный заработок, не то что твои работы над костюмами».

Должность госчиновника для многих во Франции это заветная мечта: 13 зарплат в год плюс социальные льготы…

Я поразился: «Анна, стать учителем не совсем то, ради чего я пролетел тысячи километров, расстался со своей страной, языком, родителями». Она усмехнулась: «Ну тогда я тебе помочь не смогу». — «Что ж, я надеюсь найти свой путь сам», — ответил я.

В метро подают плохо
 

— Французские театры, в которых я мог бы работать декоратором, иноземцев с распростертыми объятиями не принимали — нужны были связи… И поначалу мне даже пришлось петь в парижском метро на пару со знакомым словацким музыкантом, прекрасно говорившим по-русски. Дебют выглядел так: доехали до станции George V, выходящей на Елисейские поля, встали у стеночки и затянули: «Дорогой длинною…» Стыдно не было: когда в кармане гуляет ветер, согласитесь, что смущаться ни к чему… Другое дело что в метро, как выяснилось, подают очень плохо. И мы решили попытать счастья у роскошных кафе. Лето, столики вынесены на улицу, народу полным-полно. Наше творчество понравилось, посетители кафе не скупились: за три песни мы получали по теперешним масштабам примерно сто евро. Еще я какое-то время распространял театральные афиши. Заходил в кафе, галереи, рестораны и просил разрешения повесить плакат. За одну пристроенную афишу мне платили один франк.

Я тогда весь Париж исходил пешком, до сих пор прекрасно ориентируюсь, знаю все улицы и проходные дворы.

— А с женой удалось найти общий язык?

—Нет разногласия остались. И вскоре я переселился, договорившись с Анной о процедуре развода (через три года мы официально развелись). Впоследствии Анна вышла замуж за своего давнего любовника, родила троих детей. Мы перезваниваемся. Правда, встречаться со мной она уже много лет упорно не хочет. Заявляет: «Я растолстела, не хочу, чтобы ты на меня смотрел…»

Я владею искусством лести

— Как-то в Париже, на ужине у графини Де Богурдон, меня, 27-летнего, представили Майе Михайловне Плисецкой. За десертом разговорились, я показал альбом со своими эскизами, она внимательно его просмотрела и предложила: «Сашенька, мне кажется, вам надо попробовать себя в балете. Сделайте три эскиза костюмов к моему балету «Чайка», я хочу посмотреть». Я загорелся, нарисовал их в ту же ночь и в скором времени показал их ей. Она оценила: «Молодец!»
Та встреча оказалась не просто приятным эпизодом моей биографии… В то время я преподавал в Бельгийской Королевской академии искусств. Художник, читающий курс по истории театрального костюма, румын Николай Иванеану, предложил познакомить меня с директором Королевского балета в Антверпене Валерием Пановым и повез в гости. У подъезда — новенький «мерседес», собаки огромные бегают, в кабинете запах дорогущих духов. Думаю: «Куда я попал?!» Панов, деловой человек, пожал мне руку и спрашивает: «Ну и что ты умеешь?» Я и говорю: «Да вот, Майя Плисецкая, похвалила мои эскизы, заказала костюмы…» Имя балерины оказалось ключиком к заветной двери. Мой собеседник сразу оживился: «Показывай-показывай свои работы!»

Я стал дизайнером Королевского балета. Позже с помощью Панова я получил работу в Японии, Турции, Южной Америке… А потом мы отправились с ним и его женой, балериной Галиной Пановой, в Чили. Работали в театре оперы и балета города Сантьяго над постановкой «Идиота», а когда контракт кончился, Пановы уехали, а мне там предложили поработать еще… В общем, в Чили я задержался еще на десять лет. Не так чтобы безвылазно, но времени проводил там очень много. Я видел закат хунты, когда на каждом углу стояли пулеметчики.

Моя первая постановка была еще при Пиночете, в 1989 году. К слову сказать, одна из его дочерей, уж не помню, как ее звали, училась у меня на курсе по истории моды.

Кстати, в квартире, где мы сейчас с вами сидим, чтоб вы знали, почти вся мебель из Чили. Знаете, что меня особенно там поразило? Люди в Южной Америке живут эмоциями. Первое, о чем они спрашивают при знакомстве: «Что у вас на сердце?» У них слезятся глаза от симпатии к вам.

Барометр чувств для них гораздо важнее, чем для европейцев.

Испанский, кстати, я выучил очень быстро, практически за неделю. Поначалу лекции в школе моды, читал на французском языке с синхронным переводом на испанский. Говорю пару предложений и жду, пока барышня переведет. День проходит, два… Через неделю предлагаю ей: «Можно попробую сам?» И пошло-поехало! Языки мне вообще легко даются. Работая в Оперном театре Флоренции, выучил итальянский: другого языка там не признают. А в Турции, в Национальной опере Анкары и Стамбула, не говорили ни по-английски, ни по-французски, ни по-немецки. И пришлось осваивать турецкий. Я не могу читать на нем лекции, но фразы на бытовом уровне — «Отрежьте мне десять метров красного бархата и принесите сюда прожектор» — произнесу свободно. Я оформил там восемнадцать постановок, дважды получил премию «Лучший турецкий декоратор» из рук президента страны. И научился не только языку, но еще и искусству лести. Знаете, как говорят? Лестью змею из логова можно выманить. В России так не умеют. В Турции первое обращение к людям: мой любимый, моя любимая… Это правильно, человек сразу к тебе расположен.

А сколько тульских самоваров я купил в Анкаре в свою коллекцию — не счесть! Сколько ковров… Личный ассистент Нуриева Евгений Поляков как-то попросил: «Поедешь в Турцию, привези Рудику два килима (безворсовый ковер), хорошо?». Я нашел прекрасные варианты с насыщенным восточным рисунком. Привез и продал, можно сказать, по дешевке: всего в десять раз дороже. На аукционе в Лондоне стартовая цена таких ковров выше закупочной в пятьдесят раз.

Из-за эмиграции я потерял семью

— Вы не думали о том, чтобы вернуться в СССР? Ведь в Москве остались пожилые родители.

— Может, и вернулся бы, но меня здорово напугали службой в Афганистане. Когда я отправился в консульство продлевать визу, мне сказали: «Ничего не получится, вам пора на родину — пришла повестка из военкомата». Я — к консулу. Он смотрит на меня, худющего, и говорит: «Наверное, вас отправят в Афганистан» (тогда война была в самом разгаре). Я спрашиваю: «Вы меня что, пугаете?» — «Я вас предупреждаю. На вашем месте я бы остался здесь». Я понял. И стал оформлять французский паспорт.

При всех заслугах папы их с мамой не выпускали ко мне до 1990 года, а меня не впускали к ним. Встретились мы только через восемь лет. Да, из-за эмиграции я потерял семью, это была моя боль и грусть. Но лучше сына, чем я, представить нельзя. Мы постоянно были на связи: письма, посылки, разговоры по телефону. Нас соединяла большая дружба и огромная любовь. Благодарю Бога за то, что успел увидеться с отцом, ведь его не стало в том же 1990 году… Потом мама каждый год приезжала ко мне в Париж, жила в этой квартире. Мы вместе объездили всю Европу…

— Вы никогда не сомневались в себе? Согласитесь, покорить Запад удается немногим…

— Ни один человек, достигший чего-то в жизни, не страдает излишней скромностью. С самого начала надо понимать: если вы не можете себя продать, не ждите, что за вас это сделает кто-то другой.

Плохое настроение скрывать сложно
 

— Вы появились в программе «Модный приговор» с легкой руки Вячеслава Зайцева. Он сообщил, что уезжает в отпуск и оставляет программу в надежных руках.

— У Зайцева в то время была сумасшедшая нагрузка. Он так переутомился, что заболело сердце. Вячеслав Михайлович — друг моего папы и нашего дома с 1955 года. Именно он, кстати, делал свадебное платье моей сестре Наташе.

Когда меня спрашивают, счастлив ли я в «Модном приговоре», отвечаю: да, счастлив, хотя прекрасно понимаю, что все свои знания там не использую. Конечно, мне хочется сказать больше, но я знаю, что люди просто хотят увидеть сказку. Пришла лягушка, а вышла царевна. Поэтому если удается во время этих превращений еще и добавить что-то об истории моды — уже хорошо. Но если честно, мечтаю иметь собственную передачу, желательно на Первом канале. И мой маленький мизинчик подсказывает, что это когда-нибудь случится!

— Благодаря «Модному приговору» вы стали еще более известным человеком. Каково для вас быть знаменитым?

— В любом случае звездная болезнь мне не грозит. Я еще в детстве, в 1960-е годы, вел передачи «Будильник» и «Театр Колокольчик». Сам факт, что тебя узнают все: билетерши, таксисты, бабушки на рынке — это испытание. Вывод я сделал такой: придется всегда быть в форме, тщательно выбритым, хорошо одетым. Куда сложнее скрывать плохое настроение, которое бывает, как и у любого живого человека. Зрители привыкли видеть мою улыбку.

Пару раз в год хожу к гадалкам

— Вы родились, когда вашему отцу было 49 лет. Вам самому сейчас 52, а детей у вас пока нет. Кому собираетесь оставлять свои сокровища?

— Пару раз в год я хожу к гадалкам — правда, не в России, там, где меня не знают. Незадолго до нынешнего Нового года одна из них сказала, что наступивший год — Железного Кролика — всем холостякам принесет пару. Я надеюсь, это случится!

— Как-то в интервью я читала ваши требования к избраннице: хороший генофонд, знание иностранных языков...

— Обязательно! И еще это должен быть человек, который любит искусство. Если женщина интересуется «мерседесами» или отдыхом у бассейна — не пойдет дело.

У женщины, которая сможет меня заинтересовать, должны быть интересные увлечения, профессиональные достижения. Ей может быть лет около сорока — молоденькие не нужны. Я не хочу ту, которая рассчитывает на наследство… И, что очень важно, она не должна быть истеричкой.

Я не многого прошу, но не хочется связывать свою жизнь с той, которой придется объяснять, чем отличаются Гоголь от Гегеля, Гегель от Бабеля, а Бабель от кабеля.

— Ну да, как в том анекдоте: «А поговорить?»

— Не только. Любой успешный брак — это содружество. Страсть остынет, а содружество — это спайка на всю жизнь. Кроватный роман длится года полтора, у очень активных — два. А дальше — холодная ванная и не знаешь, как оттуда выбраться.
И если не найду женщину, от которой захочу иметь детей, что же… У меня есть три крестных дочери.

С Хромченко обмениваюсь СМС

— Здесь, в Париже, вы ведете семинары для женщин, приезжающих к вам из разных городов, мечтающих повысить свой культурный уровень: водите их по городу, по музеям и, что сразу замечаешь, уделяете внимание каждой…

— В моих школах занимаются дамы от 17 до 70 лет и действительно все хотят моего внимания. Каждая по очереди пройдет со мной под ручку, что-то расскажет о себе, иногда попросит: «Ой, Васильев, подскажите…» или начнет спрашивать: «А какие Бабкина и Хромченко в жизни?» И я с удовольствием рассказываю о том, что Надежда — по-настоящему красивая и умная женщина. И украшения на ней подлинные — бриллианты, жемчуга и аметисты. Это и на меня, кстати, сразу произвело впечатление. С удовольствием рассказываю и об Эвелине, умнейшей женщине. Нам с ней потребовалось время, чтобы найти точки соприкосновения, зато теперь отношения настолько нежные, что каждые два дня шлем друг другу СМС.

Из-за того, что на экране появляюсь каждый день, совершенно забросил писать книги — нет времени! Но я рад, что есть Московская академия моды, созданная при Московском институте телевидения и радиовещания «Останкино», куда со всей страны слетаются желающие учиться лично у меня. Одна из учениц вообще приезжает из Риги! Вы представляете, какой сейчас интерес к истории моды? Вот поэтому наше учебное заведение вновь объявило набор слушателей, весной буду знакомиться с новыми жаждущими знаний. Очень люблю приезжать в академию: там царит особая атмосфера. Мы расположились в уникальном здании — усадьбе Строгановых на Яузе, где во время Отечественной войны 1812 года была ставка Наполеона. Здесь все пропитано историей, высоким стилем. Уверен, что на моих занятиях слушатели получают уникальную информацию: я всегда сопровождаю рассказ демонстрацией слайдов, модных журналов разных эпох. Конечно, во многом помогает мне и моя коллекция. Таким образом, в наших аудиториях будто оживает мода прошлого. Многие мои слушатели, уверен, станут настоящими профессионалами. Летиция Краэ, например, стала первой ассистенткой Карла Лагерфельда, делает аксессуары в Доме Шанель. Наши ученики работают в Домах Patou, Loewe, Hermes. Свои коллекции создает литовский дизайнер Йозас Статкявичюс, Кирилл Гасилин вошел в десятку лучших дизайнеров России.

Я мечтаю о том, чтобы написать еще книг двадцать, оформить еще много спектаклей и, наконец, открыть в России музей моды. Это собирался сделать Валентин Юдашкин, даже заручился поддержкой Лужкова, но времена изменились. Я же всегда рассчитываю только на собственные силы. Я страшный трудоголик, катаюсь по миру, как савраска без узды, но мечтаю стать еще больше востребованным — как Ростропович, например, или Нуриев, Дягилев. Для меня работа — высшая степень самовыражения. Если же обстоятельства оказываются сильнее, говорю себе: «Значит, будет что-то другое, еще лучше!» Я, знаете ли, фаталист и верю случается только то, чему суждено…

Источник: teleweek.ru